Конечно же, тут я помещаю те мысли, с которыми я согласен, и которые созвучны мыслям моим. Как и сам Монтень пишет, что он рад находить у авторов мысли, созвучные его мыслям. Тем самым еще раз как бы подтверждая первые. А так же те мысли иных авторов, которые Монтень поместил у себя в книге. Ведь он был согласен с ними, и я с ними соглашаюсь.



Глава "Восприятия блага и зла зависит от представления о них"



читать дальшеВещи сами по себе не являются ни трудными, ни мучительными, и только наше малодушие или слабость делают их такими. Чтобы правильно судить о вещах возвышенных и великих, надо иметь такую же душу; в противном случае мы припишем им наши собственные изъяны. Весло, погруженное в воду, кажется нам надломленным. Таким образом, важно не только то, ЧТО мы видим, но и КАК мы его видим.



Глава "О том, что философствовать - это значит, учиться умирать"



Считай всякий день, что тебе выпал, последним, и будет милым тот час, на который ты не надеялся. (Гораций, Послания)



Кто учит людей умирать, тот учит их жить. (прямо-таки что-то японское)



Глава "О привычке и о том, что не подобает менять законы"



Во всем и везде мне достаточно своих собственных глаз, дабы исполнить, как подобает, мой долг, и нет на свете другой пары глаз, которая следила бы за мной так же пристально и к которой я питал бы большее уважение.



Глава "О педантизме"



Но каким образом может случиться, чтобы душа, обогащенная знанием столь многих вещей, не становилась от этого более отзывчивой и живой, и каким образом ум грубый и пошлый способен вмещать в себя, нисколько при этом не совершенствуясь, рассуждения и мысли самых великих мудрецов, когда либо живших на свете, - вот чего я не возьму в толк и сейчас.



Принимая во внимание способ, которым нас обучают, не удивительно, что ни ученики, ни сами учителя не становятся от этого мудрее, хотя и преобретают ученость. И, в самом деле, заботы и издержки наших отцов не преследуют другой цели, как только забить нашу голову всевозможными знаниями; что до разума и добродетели, то о них почти не помышляют.



Если учение не вызывает в нашей душе никаких изменений к лучшему, если наши суждения с его помощью не становятся более здравыми, то наш школяр, по-моему, мог бы с таким же успехом вместо занятий науками играть в мяч; в этом случае, по крайней мере, его тело сделалось бы более крепким. Но взгляните: вот вон возвращается после 15-16 лет занятий; найдется ли еще кто-нибудь, столь же неприспособленный к практической деятельности? От своей латыни и своего греческого он стал надменнее и самоуверенней, чем был прежде, покидая родительский кров, - вот и все его преобретения. Ему полагалось бы прийти с душой наполненной, а он приходит с разбухшею; ей надо было бы возвеличиться, а она у него только раздулась.



Я ненавижу наших модников, относящихся нетерпимее к платью с изъяном, чем к такой же душе, и судящих о человеке лишь по тому, насколько ловок его поклон, как он держит себя на людях и какие на нем башмаки.



...все же, говоря по правде, знания представляются мне менее ценными, нежели ум. Последний может обойтись без помощи первых, тогда как первые не могут обойтись без ума. Ибо как гласит греческий стих, к чему наука, если нет разумения.



Тому, кто не постиг науки добра, всякая иная наука приносит лишь вред.



Душа ублюдочная и низменная не может возвысится до философии.



Глава "О воспитании детей"

(сия глава вообще замечательная, я рекомендовал бы ее родителям, как некое наставление в воспитании детей)



Если я порой говорю чужими словами, то лишь для того, чтобы лучше выразить самого себя.



Наша душа слишком перегружена заботами, если у нее нет должного помощника; на нее тогда возлагается непосильное бремя, так как она несет его за двоих. Я-то хорошо знаю, как тяжело приходится моей душе в компании со столь нежным и чувствительным, как у меня, телом, которое постоянно ищет ее поддержки.



...признаться в ошибке, допущенной им в своем рассждении, даже если она никем, кроме него, не замечена, есть свидетельство ума и чистосердечия, к чему он в первую очередь и должен стремиться; что упорствовать в своих заблуждениях и отстаивать их - свойства весьма обыденные, присущие чаще всего наиболее низменным душам, и что умение одуматься и поправить себя, сознаться в своей ошибке в пылу спора - качества редкие, ценные и свойственные философам.



...нужно использовать все и взять от каждого по его возможностям, ибо все, решительно все пригодится, - даже чьи-либо глупость и недостатки содержат в себе нечто поучительное.



Философия призывает только к праздности и веселью. Если перед вами нечто печальное и унылое - значит, философии тут нет и в помине.



Что же касается философских бесед, то они имеют свойство веселить и радовать тех, кто участвует в них, и отнюдь не заставляют хмурить лоб и предаваться печали.



Отличительный признак мудрости - это неизменно радостное восприятие жизни; ей, как и всему, что в подлунном мире, свойственна никогда не утрачиваемая ясность... В самом деле, это она успокаивает душевные бури, научает с улыбкой сносить болезни и голод не при помощи каких-то воображаемых эпициклов, но опираясь на вполне осязательные, естественные доводы разума. Ее конечная цель - добродетель, которая пребывает вовсе не где-то, как утверждают схоластики, на вершите крутой, отвесной и неприступной горы. Те, кому доводилось приблизиться к добродетели, утверждат, напротив, что она обитает на прелестном, плодородном и цветущем плоскогорье, откуда отчетливо видит все находящееся под нею; достигнуть ее может, однако, лишь тот, кому известно место ее обитания; к ней ведут тенистые тропы, пролегающие среди поросших травой и цветами лужаек, по пологому, удобному для подъема и гладкому, как своды небесные, склону. Но так как тем мнимым философам, о которых я говорю, не удалось познакомиться с этой высшей добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, кроткой, но, вместе с тем, и мужественной, питающей непримиримую ненависть к злобе, неудовольствию, страху и гнету, имеющей своим путеводителем природу, а спутниками - счастье и наслаждение, то, по своей слабости, они придумали этот глупый и ни на что не похожий образ: унылую, сварливую, привередливую, угрожающую, злобную добродетель, и водрузили ее на уединенной скале, среди терниев, превратив ее в пугало, устрашающее род человеческий.



Леон, властитель Флиунта спросил как-то у Гераклида Понтийского, какой наукой или каким искусством он занимается. "Я не знаю ни наук, ни искусств, - ответил тот, - я - философ".

Диогена упрекали в том, что, будучи невежественным в науках, он решается браться за философию. "Я берусь за нее, - сказал он в ответ, - с тем бОльшим основанием". Гегесий попросил его прочитать ему какую-то книгу. "Ты смешишь меня" - отвечал Диоген. - Ведь ты предпочитаешь настоящие фиги нарисованным, - так почему же тебе больше нравятся не действительные деяния, а рассказы о них?"



Я не пренадлежу к числу тех, кто считает, что раз в стихотворении безупречен размер, то значит и все оно безупречно; по-моему, если поэт где-нибудь вместо краткого слога поставит долгий, беда не велика, лишь бы стихотворение звучало приятно, лишь бы оно обладало глубоким смыслом и содержанием - и я скажу, что перед нами хороший поэт, хотя и плохой стихотворец:

Человек тонкого вкуса, стихи от складывал грубо (Гораций, Сатиры)



"Он ленив; равнодушен к обязанностям, налагаемым дружбой и родством, а так же к общественным; слишком занят собой" (ну это прямо обо мне, хотя и о Монтене)



продолжение следует...